Графские развалины - Страница 104

104

Спор так и не завершился. Дверь ермаковского дома раскрылась – медленно, словно неохотно. Пашка? – напрягся Кравцов. Но это оказался Миша-охранник, понурый и похмельный.

Кравцов покинул наконец «Антилопу», подошел к крыльцу. Миша поздоровался вяло и заторможенно.

– Тяжело? – участливо поинтересовался Кравцов.

Миша издал неопределенный звук, явно намекающий, что тяжелее уж не бывает…

– А что шеф?

– Спит. Сказал не будить, пусть хоть война начнется. Даже в комнату заходить запретил…

– А остальная охрана где? – поинтересовался Кравцов. Машина «охотников», стоявшая во дворе, исчезла.

– Уехали, – пожал плечами Миша. – Ничего не объясняя. Но, по-моему, – слышал разговор краем уха – у них куда-то потерялся начальник.

Интересно… – подумал Кравцов. Костик никак не казался человеком, способным «потеряться». А вот понять, что наниматель использует их втемную для своей двойной или тройной игры, вполне мог… Что, если таки заглянуть в Па-шину комнату? Не исключено, что страдающий похмельем шеф там не обнаружится. Не исключено, что вся вчерашняя нежданная-негаданная пьянка стала спектаклем, затеянным для маскировки… Для маскировки чего? Чего? Что же такое задумал старый друг, – похоже, переставший быть другом?

Но ломиться в комнату и проверять подозрения Кравцов не стал. Протянул ключи от машины Мише и сказал:

– Отдай шефу, когда проспится.

– На словах что-нибудь передать?

– Не надо. Он и так все поймет…

7

Примерно в то же время, когда писатель Кравцов расстался с «Антилопой», Алекс, наоборот, стал автовладельцем, – правда, стал абсолютно незаконным способом, угнав машину со стоянки в Купчино.

Впрочем, излишних тревог по сему поводу он не испытывал: «Волги» 24-й модели по дорогам Питера и окрестностей бегают еще в достаточных количествах, да и расцветка самая заурядная. Алекс считал, что выуженные из Ижоры и отчищенные от зеленоватого налета номера – достаточная гарантия безопасности. Не «мерседес» важной шишки он позаимствовал, в конце концов. Никто рыть землю носом не будет…

Он сидел за рулем машины, припаркованной во дворе хорошо знакомой ему девятиэтажки на южной окраине Питера. Думы в голове у Алекса бродили самые радужные. Рабство, основанное на боли, закончилось. Он теперь равноценный партнер, черт побери! И как использовать то, что он получит в результате сделки с голосом, – его личное дело…

Алекс был убежден, что эти рассуждения принадлежат ему. И смутные намерения – как использовать «Силу и Слово» – тоже его. К тому же он уверился, что голос способен контролировать действия, но никак не мысли. А еще – продолжал чувствовать себя все тем же Александром Шляпниковым, ни на йоту не изменившимся… Хотя прежний Алекс первым делом постарался бы выяснить: а что же такое или кто такой скрывается за загадочным голосом?

Новому Алексу подобные вопросы в голову не приходили…

Он сидел, поглядывая то на дверь подъезда, то на маленький кулон на цепочке, зажатый в руке.

За дверью полчаса назад скрылся старый знакомец Алекса, некий Карлссон, – вор-домушник, в очередной раз освободившийся полгода назад и с тех пор активно прилагающий усилия к тому, чтобы отбыть из этого неуютного и враждебного ему мира хорошо знакомым маршрутом: СИЗО – суд – пересылка – зона.

Кулон в форме золотистого пятиугольника Алекс обнаружил на своей шее утром – и не стал озадачиваться его происхождением. Висит – значит так надо. Тем более что скоро стало ясно, зачем нужна эта вещица.

…Цепочка дернулась, когда Алекс в очередной раз взглянул на подъезд – сомнения оставались: Карлссон, поразмыслив в одиночестве, мог плюнуть на странный заказ, или замки могли не поддаться его усилиям. Цепочка дернулась несильно – как леска, на другом конце которой засеклась не крупная рыба. Алекс торопливо перевел взгляд на кулон. Тот тихонько покачивался, и амплитуда колебаний уменьшалась. Потом цепочка резко дернулась, больно врезавшись в палец. Крохотный пятиугольник зазвенел камертонно-чистым звуком.

Пора!

Алекс выскочил из машины. Вбежал в подъезд. Не обращая внимания на лифт, взлетел на четвертый этаж. Кулон, зажатый в руке, никак себя не проявлял.

…Дверь, деревянной лишь казавшаяся, оказалась приоткрытой, хотя и не имела явных следов взлома. Но замки не устояли-таки перед умельцем Карлссоном. Алекс сделал шаг внутрь, постоял у порога, внимательно прислушиваясь.

Ничего.

Мертвая тишина.

Карлссон не подавал признаков жизни – и Алекс догадывался о причине. Медленно и осторожно он пересек прихожую.

Дом – снаружи – Алекс хорошо знал, но дальше дверей подъезда его никогда не приглашали. В свое время он был готов многое отдать, чтобы оказаться здесь, причем в спальне… Но сейчас его интересовала не спальня, – но дверь в дальнем конце вытянутой прихожей. Похоже, с нею «в меру упитанный мужчина в самом расцвете сил» долго не церемонился – вскрыл фомкой, быстро и грубо. И зашел в комнату, следуя инструкции Алекса. А если не зашел? А если именно тут его и одолели сомнения: не бросить ли дурно пахнущее дело?

Алекс стоял у двери, не решаясь сделать последний шаг. Если он ошибется, ошибка станет самой большой в его жизни. И последней…

Да нет же, успокаивал он себя, недаром ведь звенел кулон…

Наконец Алекс набрал полную грудь воздуха и нырнул в дальнюю комнату, словно в обжигающую ледяную воду. И через секунду скорчился в жестоких рвотных конвульсиях. Желудок был пуст – последней трапезой Алекса стал вчерашний завтрак. Наружу вылетали редкие капли, оставляя во рту омерзительный вкус.

104